Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Елизавета Михайловна Спиридонова: ИЗ ПОТОНУВШЕГО МИРА

Когда-то я жила в Гатчине; там на Соборной улице стоял гатчинский собор. Собор стоит и сейчас, только тогда, в те далёкие времена, он казался мне величественный, большим и прекрасным. Теперь, то есть примерно лет через семьдесят с лишним после "тогда", я вновь увидела его. Но, боже мой, каким невзрачным, облезлым и даже маленьким показался он мне теперь! Может быть когда-нибудь и до него дойдёт очередь и его реставрируют. Может быть...

Мне сказали, что в Гатчине немцы сожгли все деревянные здания, в том числе и "наш" дом, тот дом, тот единственный дом, где я когда-то была счастлива, мечтала, любила, училась и видела жизнь такой светлой и радостной.

Но я совсем не хотела говорить о соборе или вообще о "нашей" Гатчине, мне только хотелось рассказать маленькую правдивую историю о том, как часто сливаются воедино совсем разные вещи: как они соединяются, несмотря на то, что кажется в них и общего-то ничего не было. Так вот в этот самый гатчинский собор раз в год, по-моему, всегда в осенние месяцы, привозили "мощи". "Мощи" эти были – чья-то (говорили что Иоанна Крестителя) иссохшая пясть руки, лежавшая под стеклом; чтобы приложиться к ней перед собором выстраивалась длинная очередь. Сначала "мощи" привозили откуда-то из какого-то монастыря, где они вечно хранились, в церковь гатчинского дворца. Тогда там служили очень торжественную всенощную, на которую можно было попасть только по особому приглашению, потому что эту церковь посещали и те члены царской семьи, которые тогда жили в гатчинском дворце. Отец получал такое приглашение, что считал высокой честью, и они с мамой тогда ехали во дворец к этому богослужению. Раз помню взяли с собой и меня. Но у меня от этого торжества осталось только воспоминание о том, как прекрасно ("божественно" говорили тогда) пел хор мальчиков и как я ужасно устала и старалась изо всех сил не показывать это.

Но "мощи" остались у меня в памяти совсем по другой причине. Тогда же, когда в собор привозили мощи, вдоль Соборной улицы выстраивались палатки, лотки, столики. Это было что-то вроде ярмарки, тут продавали иконки, всякие книжечки, крестики, всякие дешёвые олеографии, лубочные картинки, а кроме того чёртиков в стеклянных трубочках, всякие пищалки, свистульки, трубы и пр. Все это звенело, гудело, кричало; кругом толкались ребята, выпрашивавшие пятаки у своих родителей, чтобы приобрести что-нибудь из этих чудес, или полакомиться теми необычными лакомствами, которыми тут взапуски торговали наехавшие откуда-то торговки. Нас очень привлекал весь этот шум, звон, вся необычность, которую приобретала в эти дни обычно спокойная Соборная улица. Мы отпрашивались пойти "на мощи" с кем-нибудь из прислуги, которую все это привлекло не меньше, чем нас, ребят. Мама качала головой, вздыхала и говорила, крестясь: "Господи, да ведь это просто кощунство". Но нас отпускала, строго наказывая сопровождавшим не отпускать нас от себя.

Вот однажды я, выпросив то ли пятак, то ли гривенник сказала, что куплю то, что мне больше всего понравится. Среди множества лубочных картинок, которые там продавались, самого различного происхождения и содержания мне приглянулась одна и я решила купить ее. На этой лубочной картинке, которая не имела никакой художественной ценности, было напечатано стихотворение Лермонтова, которое в ту пору, а было это когда я еще не собиралась поступать в гимназию и из стихов знала только "Птичку божию", "Пахнет сеном над лугами", "Крестьянские дети", да еще этого "Ангела" Лермонтова, которого выбрала сама и выучила, и который был тогда моим любимым.

И удивительно! Сколько уж всего утеряла память, а вот этого летящего по небу полуночи ангела я до сих пор прекрасно помню. И все связанное с ним тоже помню.

По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел;
...
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез,
И звук этой песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
Но звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.

А изображен был летящий среди облачного неба бледно-розовый ангел, который нес в объятьях туго спелёнутую маленькую душу. Все было туманно, где-то между облаками проглядывали звезды… Все было голубовато-синеватым.

Стихи Лермонтова я помню так же, как помню и многие его другие стихи, как помню почти всего Евгения Онегина, но почему мне так могла понравиться эта лубочная картинка, сейчас я не могу понять. Но тогда она заставляла меня плакать, я готова была ее целовать. Я была в восторге от своего приобретения и дома прикрепила кнопками эту картину около своей кровати. Мама пришла в ужас. "Ну почему? – говорил она мне. – Ну зачем тебе это? И почему "для мира печали и слез"? Бабушка, которая всегда была гораздо понятливее, чем моя мама, сказала: "Ну оставь, ну пусть, если ей нравится". Но мама не оставила и как-то в мое отсутствие она сняла со стены картинку. Это вызвало такое мое отчаяние, я так рыдала, что даже мама сжалилась и вернула мне моего летящего с душою ангела, которого я тщательно разгладив, вновь прикрепила на старое место. Не помню уж, когда я забыла об этой картинке, когда она потеряла для меня своё таинственное значение.

А ведь это было предчувствие – "Для мира печали и слез"...

1977 г.

ОР РГБ фонд 587 картон 9 дело 34

<< Завод работает на дровахЕлизавета Михайловна Спиридонова: ДЕТСТВО>>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:
Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея
(c) 2008-2012. Контактная информация