Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Н.А.Цветкова: МОЕ ДЕТСТВО - ВОЙНА

Наталья Алексеевна Цветкова

1941 год начался первыми в моей жизни каникулами. Стояла прекрасная зима, со скрипом снега под ногами, с вертикальными дымами из труб, с белыми, выше роста человека, сугробами. В Ленинграде у мамы и нового папы родился маленький братик. Это было где-то далеко… У нас в Галиче дела были поважнее: катание на коньках по замерзшим прудам, да на санках с валов, окружающих центр города еще со времен татар.
Потом зима как-то сразу, за несколько дней, превратилась в весну, яркую, пахучую, голосистую. Впереди было лето…
Жизнь только начинала раскрываться мне, разворачиваться в бесконечную ленту дней, открытий, знакомств, как прекрасная и вечная симфония!
А потом - началась война…

Зарево
Где-то война шла уже месяц. А у нас, в Галиче, она как бы и не начиналась: обстрелов и бомбежек у нас не было, из нашего дома никого не забрали в армию, голода мы ока не испытывали.

Анна Ивановна Демкина-Поспелова
Но вот докатился до Галича первый вал беженцев из Прибалтики. Прибывшие одним эшелоном эстонцы сразу заполнили город. Необычно нарядно одетые - в невиданной красоты цветных резиновых сапожках среди лета, с яркими расписными бидонами. Резко взвинтились цены на рынке. И вдруг, так же неожиданно, как появились - эстонцы все вместе пропали. Вслед за беженцами стали приезжать организованные эвакуированные.

К осени в нашей полуподвальной квартире из трех небольших комнат в нам четверым добавились мама , новая бабушка, маленький братик, жена маминого брата Сергея тетя Тоня с маленькой Ниной и дедушкина племянница с двумя девочками.
Все были без работы. Надеялись, что война, как финская, вот-вот кончится. Заботы обо всем большом семействе легли на плечи моей бабушки, доктора Анны Ивановны Поспеловой. А ей уже подходило к семидесяти годам.
К зиме выдали карточки. У нас больше всего было "иждивенческих", с самым малым пайком. Да и по карточкам почти ничего не выдавали. Чтобы купить хлеб, надо было отстоять многочасовую очередь. Началось недоедание.
Как и раньше, мы все вместе садились за большой стол, дед читал молитву, потом разливал "чай" из самовара. Заваривали травы, на хлеб мазали "военное варенье" - чуть сладковатую смесь из лука и свеклы. Как заведено было, дети, поев, благодарили и просили разрешения выйти из-за стола. Мы с Ниной знали, что хлеба вдоволь нет и не роптали. Бунтовал маленький Алька . Не насытившись, он плакал и кричал свое первое слово "Ам-ам-ам!". Матери нервничали, бегали по городу в поисках еды. Везде стало пусто…

Отец, Алексей Кочетов
Зима была страшно холодной. Окна обледенели изнутри, хотя печки топили два раза в день. Дети мерзли и болели. Холод, недоедание, напряженное ожидание вестей с фронта, писем близких, приближение войны (бомбили станцию Буй ). Обсуждение слухов, бесконечные разговоры о еде - всё это было тягостным, постоянным, гнетущим.
И всё таки наша жизнь временами освещалась лучами надежды.
Однажды в морозные сумерки кто-то постучал в дверь. Мама пошла открывать. Из-за дверей мужской голос по-французски просил пустить на постой солдата. Потрясенная мама распахнула дверь. На пороге стоял солдат в шинели, отощавший до костей, синий от холода, но живой, озорной - наш папа . Он ушел на войну добровольцем, воевал на Ленинградском фронте, но вскоре у него началось обострение туберкулеза. Его на время демобилизовали. Он подлечился в тубдиспансере и получил направление на работу директором средней школы в Мостище, Галичского района.
Мы были в счастливом ожидании следующего события - приезда дяди Сережи, Нининого отца, единственного сына бабушки и дедушки. До войны он работал топографом, в блокадном Ленинграде корректировал стрельбу наших орудий по фашистским дальнобойным пушкам, установленным на Пулковских высотах. И вот пришло от дяди Сережи письмо. Он сообщал, что его группу переводят на работу в Галич.
Сотрудники его приехали, привезли его вещи и документы. Окончив последнее дежурство, в ясный солнечный день счастливый предстоящим отъездом, дядя Сережа вышел на солнышко…
и был разорван прямым попаданием единственного - шального - снаряда.
Горе наше не знало границ…

Мостище
Едем зимней дорогой в санях. Лошадка бежит ровно и споро, мелькают заснеженные сосны. Под овчинным тулупом тепло и сонно.
Нас поселили при школе. Поначалу мы жили сносно. хотя по карточкам в деревне ничего не давали. Бабушка дала немного продуктов, было еще что менять на картошку, можно было купить молоко. Но скоро и мы начали голодать. Родители предпринимали все что возможное, чтобы выжить. Брали очистки в детдоме, их сушили до хруста и грызли. С дальней бойни отец принес бараньи кишки, сиренево-синие и вонючие до отвращения. Их разрезали вдоль и я потом полдня полоскала их в лесном ручье. Сваренный бульон был зеленоватым с кружочками жира и пленками. В лужах родители обнаружили лягушачью икру. Её собрали, промыли, посолили, поперчили и съели. Родители могли есть что угодно. Нам же, детям, нужна была нормальная еда, а её-то почти и не было. Алька перестал ходить и превратился в рахитичного сидня. Я ослабела настолько, что не могла дойти до школы - лежала в полузабытьи. Ноги покрылись непроходящими фурункулами. Я уже ничего и не просила. Отчаявшаяся мама вынесла меня на руках на первую травку. Было начало мая, пригревало солнышко. Я лежала на подстилке одна - родители из последних сил подымали огород. Внезапно налетел дождь. Собралась я с силами и ползком добралась до крыльца. Потом я стала сама искать и есть травы, о которых бабушка говорила, что они полезны: щавель, пестики, подорожник, одуванчик, заячью капусту…

Мама, Софья Михайловна Кочетова
Однажды через деревню прогнали стадо коров из оккупированных областей. Две из них обезножили и их оставили учителям. Некоторое время щипали и приносили коровам траву. Потом, когда ноги у них поджили, стали их пасти. Незабываемое зрелище представляло собой мамино дежурство. Она в старом красном сарафане, на правой руке намотаны веревки, тянущиеся от двух коров, за которые они маму все время подергивают в разные стороны, а в левой у нее "История КПСС", которую мама учила всю войну наизусть: ей предстояло сдавать кандидатский минимум, диссертация была готова.
Довоенные мамины сослуживцы эрмитажники написали ей из Свердловска, что надо обратиться к прокурору в Ленинград, чтобы узнать, цел ли наш дом и квартира. Ответ пришел быстро. Комната наша цела, в ней в 1942 году жила семья из Красного Села в которой было восемь детей. Семья умерла. А вещи целы. Потом недосчитались только клеенки и одеял. Я подумала - как несправедлива жизнь к людям! Они умерли, но вещи наши не сожгли в печке для тепла, не обменяли на хлеб. Умерших, наверно, схоронили в наших одеялах и клеёнке… Лето 1942 года еще было щедрым на грибы и ягоды. Потом выросла картошка. За работу в колхозе (мы всей семьей теребили лён) нам выдали мешок зерна. По карточкам стали давать изредка муку. Наступившую затем зиму мы пережили сносно.

Летом 1943 папу опять призвали в армию, а мама ожидала вызова в Свердловск. И мы стали готовиться к отъезду: сушили ягоды, грибы, картошку с нашего огорода.
В Галиче, у бабушки было необычно пусто: разъехались эвакуированные, не было деда, он умер зимой от инсульта. Мы приходили хоронить его. Тогда, за суетой похорон и поминок я не почувствовала потери, а теперь поняла…
Предстоящее путешествие ожидалось трудным. Пожитки, Алька, который всё еще не ходил, все ложилось на мамины плечи. Бабушка помогала маме приодеться в "обновки" из дедушкиных вещей. Мне поручили освоить железнодорожную станцию: узнать расписание, продают ли заранее билеты, как проходит посадка.
Мимо станции проносились составы с танками и орудиями, приходили и уходили поезда, на запасном пути, возле самого леса, стояли тревожно тихие, в красных крестах, вагоны санитарного поезда, сновали солдаты, сошедшие с эшелонов, на привокзальном рынке кричали торговки, предлагая горячую картошку, огурцы, рыбу и молоко. Всё это шумело, кричало, смеялось и торговалось… В шум врывался крик песен из пролетающих составов, рыданья гармошек.
Как то к вечеру ко мне от остановившегося эшелона подошел молоденький солдатик, высокий и тоненький.
- Где у вас, сестренка, кипяток?
Мы подошли к крану, где толпилась очередь. Набрали кипятку в котелок. Потом погуляли немного по перрону, из конца в конец, мимо водокачки, вокзала, рынка. Как взрослые. Он рассказал, что едет на фронт, что дома осталась мама и сестренка, совсем как я.
- По вагонам!
Он неловко чмокнул меня в щеку.
- Я к тебе вернусь! Ты пока подрастай! Обязательно вернусь!..
Залязгали буфера, состав медленно набирал скорость. Я махала и махала вслед уходящему поезду сорванным с головы платком. Господи, сделай так, чтобы он вернулся…Сделай так, чтоб они все вернулись…

На восток
Вот, наконец, и мы едем. На перроне осталась бабушка - маленькая, с глазами, полными слез и крепко сжатыми губами. Мы стоим в тамбуре вагона со своими мешками и чемоданом, на который уже уселся Алька. Над нами, как туча, навис проводник, а мама судорожно ищет в сумочке какие-то бумажки, которые она должна предъявить. Она нервничает, торопится - и не находит. Сумочка забита разными справками. Наконец, документы находятся - нас пускают в вагон. Мы кое-как пристраиваемся на боковой полке, занавесив окно своим одеялом. И едем! Едем быстро - не так, как в 1941, неделями…

Самая большая остановка - в Кунгуре. Поезд загоняют на запасной путь и, повагонно, всех отправляют в санпропускник. Мероприятие принимается с радостью: будет баня! Но до неё еще далеко. Сначала проверяют на вшивость. Вшивые становятся в очередь к парикмахерам. Стригут до белой головы, невзирая на возраст и пол. Слезы не помогают. Второе дело до бани - сдать бельё на прожарку для уничтожения платяных вшей. Пассажиры - много женщин и детей, несколько мужчин - раздеваются донага, складываю одежду в мешки и, получив номерок на веревочке, надевают его на ногу. И наконец, идут в блаженное тепло бани. При входе дали маленький кусочек мыла.
Баловаться и размываться некогда - ждет очереди следующий вагон. Намытые, одетые в горячую после прожарки одежду, выходим на волю. Там ждет еще один сюрприз: талон на обед. В железнодорожной столовой нам дают постный суп, кашу и синий кисель с кусочком хлеба.
Сытые и счастливые, едем дальше.
Вот и Свердловск.

В доме Ипатьева
На следующий день нам определили место жительства - кровать в комнатушке сторожихи бывшего Музея Революции, а теперь эрмитажного хранилища. Дом этот стоял на углу улицы Карла Либкнехта и площади Народной Мести и назывался домом Ипатьева. Комнатка сторожихи находилась на первом этаже, против внутренней лестницы со второго этажа. Рядом с ней по по длинному и полутемному коридору были помещения с экспонатами музея, а последняя комната. Одной из стен она упиралась в холм. Эта комната стояла пустой. Однажды я услышала, как тетя Паша, жизнерадостная старушка-сторожиха, сказала маме, что в этой комнате "порешили царскую семью". Это было непонятно. Я стала расспрашивать. Мама ответила односложно:
- "Порешили" - значит, расстреляли.
- А-а-а. А семья - это кто?
- Царь с царицей, четыре девушки-царевны и царевич Алексей.
До этого царевичей я знала только по сказкам. И легко представила себе светлолицых царевен и гордого маленького царевича. Но в сказках всегда был счастливый конец… Царевен спасали. А тут - расстреляли…
- Мама, они были плохие дети?
- Не думаю. Дети как дети, только царские.
- За что же их убили? Почему никто не спасал?
- Тогда ведь тоже шла война, еще более страшная - гражданская…
Больше мама на эту тему говорить не хотела.
Мама уходила на дежурство, тетя Паша - в гости, и мы тогда оставались одни. Мы залезали на остывшую плиту и сидели очень тихо, прижавшись друг к другу, потому что в коридоре оживал Ужас. Там что-то поскрипывало, повизгивало, каталось-перемещалось на тоненьких ножках, потом замирало - затаивалось. Мне казалось, что напряженная тишина вот-вот взорвется криками мольбы, выстрелами и предсмертными стонами. От страха спасало маленькое и слабенькое существо - брат, который нуждался в моей защите.

Ляды
Я в школу не ходила - сидела в няньках. Эрмитажники помогли нас устроить в интернат для детей работников искусств. Это под Пермью, тогда она называлась Молотов. Снова едем. За окном красоты уральской природы: выветренные камни, мощные леса, широкие реки под слоем толстого снежного покрова.
Станция Ляды - маленький поселок в слиянии рек Чусовой и Силвы. Интернат расположен в нескольких зданиях. Главное здание - бывший помещичий дом, в нем столовая, медпункт и детская группа, в которую взяли Альку. Корпус девочек-школьниц находился на самом краю поселка, там - громадная холодая спальня и рабочая комната для приготовления уроков. Так как мы приехали сверх комплекта, нам ничего не досталось. Валенки мне достались с дырками на пятках, приходилось подкладывать газету или картонку. У меня не было даже постели. На ночь я ставила промерзшую в кладовке раскладушку и никак не могла в ней заснуть от холода. А убирать ее я должна была первой, потому что она стояла в проходе.

В интернат поступала американская помощь. На хлеб мазали сало (лярд). В праздники дети надевали красивые свитера.
Интернатовцы ходили в поселковую школу. Она стояла отдельно, до неё нужно было пробежать большое метельное поле. Вообще вся жизнь в интернате состояла из пробежек: то в школу, то в столовую, то в свой корпус.
Зама закончилась "пушечной стрельбой". Это взламывался лед на реке. Весь поселок кинулся на берег, смотреть. Река, вчера ещё скованная льдом-монолитом, взбунтовалась. Лед ломался громкими выстрелами. Ледяные поля сразу начинали двигаться, лезть друг на друга, переть на берег, к ногам восторженных зрителей. Местные смельчаки-мальчишки с разбегу вскакивали на плывущие льдины, норовя прокатиться подольше. Лед тронулся!

Возвращение
С того дня начался какой-то новый отсчет времени. Казалось, что победных сводок стало больше. Все засобирались домой. Первыми уехали москвичи. Следом за ними мы поехали в Свердловск. Летом 1944-го он показался нам совсем другим, чем прошлой зимой. Загорелые веселые свердловчанки ходили по городу в босоножках "последней моды": ремешки на деревянной платформе. Город звучал, как ксилофон: "Цок-цок-цок!".
Жили мы теперь на шестом этаже Дома Культуры им. Горького, в узкой и длинной, как трамвай, комнате. С нами жили еще две семьи. Слева у окна - мы; справа - Татьяна Алексеевна с глухонемым сыном, в темном углу - Надежда с двумя сыновьями. По длинным сторонам комнаты друг за другом стояли кровати, посередине - один общий стол. Жили мы дружно. Татьяна Алексеевна прилагала все усилия чтобы дать образование Онику. Муж её погиб в 1937 году. Надежда была мастером на Уралмаше, находилась на заводе 14 часов в сутки. Домой приходила смертельно уставшая, черная от копоти охрипшая. Отмывалась в котельной, где всегда была горячая вода, учиняла веселый разнос сыновьям и валилась спать, чтобы через 8 часов снова воевать на заводе. Наша мама тоже разрывалась между дежурствами, лекциями в кино, которые она вела для приработка, и госпиталем, где принимали любую помощь, только приходи. Хозяйство вели мы с Вовкой: по очереди стояли в очередях за продуктами, присматривали за малышами. Две осенние четверти я проучилась в свердловской школе.

А после Нового года мы снова тронулись в путь: маме пришел вызов из Ленинградского Университета. Перед дорогой нас хорошо отоварили: мукой, песком, консервами, и дали даже полголовки сыра. Нам очень хотелось увидеть по пути бабушку. Но сообщить ей заранее мы не могли: билеты давали только накануне отъезда, телеграммы не принимали, телефонной связи не было.
В общем вагоне, в котором мы ехали, была женщина, выходящая в Галиче. Она хорошо знала доктора Поспелову, обещала передать ей нашу посылочку. Каково же было наше потрясение, когда мама, провожая эту женщину из вагона, увидела… бабушку, стоящую возле лесенки! Буся сказала:
- Я вела прием в амбулатории, и вдруг какая-то сила заставила меня всё бросить и бежать на вокзал…
Ведь она могла подойти к другому вагону. Поезд то стоял всего одну минуту, и мы бы не увиделись. Это было чудо! Она постарела, еще больше ссутулилась, и только живые умные глаза её оставались по молодому веселыми.

енинград
Зимой 1945-го Ленинград всё еще выглядел фронтовым городом. На краю Александровского сада,
рядом с Дворцовой площадью, сохранились траншеи, стояла зенитка. Дом в начале улицы Гоголя был разрушен бомбой. Сквер на Исаакиевской площади занимал огород. Купол Исаакиевского собора, видный из окна нашей комнаты, был покрыт защитной краской и выглядел как каска на голове Города-Героя.
Месяца два мы прожили в одном из служебных положений Эрмитажа, потом удалось заделать фанерой окна нашей комнаты на ул. Гоголя, и мы поехали "домой". В нашей квартире на 60-ти квадратных метрах жило 14 человек. На всех была одна раковина и одно место под керосинку в проходной кухне. Вот только печь-буржуйка плохо топилась. Пока дрова разгорались, дым валил в комнату и мы с Алькой ложились на пол и ждали, пока он выветрится. Дрова для печки я таскала вязанками с сенного рынка.
Я опять не ходила в школу, потому что мама работала в Эрмитаже, готовила курс для Университета и собиралась защитить диссертацию, а Альку девать было некуда.
Весной город подчищали все кто мог. Не было никаких "призывов" и прожившие здесь блокаду и вернувшиеся из эвакуации - все хотели, чтобы город снова стал самым красивым.

Вскоре после Победы на наш двор стал приходить пленный немец. Пленные работали на восстановлении города, и охраняли их, видимо, не строго. Он появлялся вечером, садился на теплые камни крыльца и, не поднимая глаз на окна, тихо наигрывал вальсы и марши на губной гармонике. Он ничего не просил, но все понимали, что он голоднее нас и несли ему, кто мог. Тетя Маруся, потерявшая в войну мужа и нечеловеческими усилиями сохранившая в блокаду троих детей, тоже уделяла от скудного пайка какие-то крохи для немца. Я спросила её, зачем она это делает, ведь он же фашист?
Тетя Маруся, всегда терпеливая и улыбчивая, вдруг начала плакать, и сказала сквозь слезы:

- Запомни, и детям твоим и внукам внуши - не нужна война ни тебе, ни твоей маме, ни этому несчастному немцу. Он чудом выжил, как и мы. А Павлушенька мой - я даже не знаю, где он сложил свою головушку.

И, успокоившись, приказала сыну:
- Юрка, там картошка осталась от ужина, отнеси немцу. Да посоли, не собаке несешь, человеку.

<< Т.Г.Раутиан: НАШ МАРТИРОЛОГКонстантин Андреевич ГЕРБУТ >>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:

Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея

(c) 2008-2012. Контактная информация