Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Ия Ник. Нюберг: ВОЙНА НАЧАЛАСЬ

Ия НЮБЕРГ
С первых дней войны мы в учкоме каждый день собирались. Мы дежурили по городу, по поводу затемнения.
Еще летом у нас стали ребят забирать в армию, сначала из 9-10 классов. В частности был у нас такой мальчик, "Длинноногий папочка". Он был веселый хороший парень, но плохо учился и были у него комплексы по этому поводу
. Потому что в школе у нас был все-таки некоторый культ хороших знаний. Он, когда уходил, сказал мне:
- Знаешь что, я скорей всего, погибну. Может быть это и к лучшему. Всё равно из меня ничего толкового не выйдет. А там я смогу против немцев что-то сделать нужное. Здорово будет - вот ты будешь жить после войны, и иногда вспомнишь, что вот был такой длинноногий папочка и надо жить не только за себя - но и за него.

Я была так поражена! Он был совсем не философского склада. Мы и общались то с ним больше на волейболе. Я была маленького роста и мне трудно было бить. И всем было ясно, что бить должен он, парень и длинный, все так и готовились принимать мяч от него. А он давал мне пас аккуратненько и я - била. И мы таким образом выигрывали.

В конце июля решили, что детей надо эвакуировать из Москвы. Есть такое место - Тырново, куда эвакуировали детей. Мы, как самые старшие из младших, после 7-го класса, были вожатыми в отрядах. Ребята старше нас уже занимались более серьезными делами - ездили на окопы, учились в снайперской школе, и т.д.

Учусь на токаря
В 1941 году школы в Москве не работали. Наня упала, у неё сотрясение мозга и мы уезжать из Москвы не можем, потому что её нельзя трогать. У всех иждивенческие карточки. Мне говорят - пиши заявление, пойдешь на завод, будешь работать. Прихожу на завод. Начало октября 1941 года. Всех мужиков, каких можно, уже забрали, в ремонтном цехе остался один дядя Миша. Уже очень, очень пожилой токарь, к которому меня приставили учиться токарному делу. Это был сплошной цирк.

Училась показом. К концу второй недели чему-то я немного научилась, а дядя Миша больше не мог - то радикулит, то прострел, то еще что-нибудь. Я прихожу на работу, еще ничего не умею, а детали летят, их делать надо. Я десять делаю, девять запарываю, одна годится. Ведь независимо от того, по какому разряду я работаю - нужна вот такая гайка и делай. Металла нужного нету. Ходила на свалку Серпа и Молота, благо там рядом, выискивала нужный металл и из него точила.

Станок был стародавний, и для того, чтоб менять скорости, надо было менять шестерни. Я никогда не запоминала какие надо брать скорости, только помнила передаточное число, и поэтому брала то 20 на 40, то 30 на 60. Вроде бы получается - все равно, передаточное число одинаковое. И вот мне надо менять скорость вращения. Стараюсь, но не хватает силы, не могу. А у нас в цеху был мальчик Витя, длинный и тощий, но довольно сильный. Вот я и прошу:

- Вить, помоги!
- Поцелуй, тогда помогу!
Я тогда была девочка горячая. Разозлилась жутко, влезла на станок, повисла на ремне. Когда его прокручиваешь, то можно сменить шестеренки. И вот я вишу на ремне, а ремень перетянуть с одной скорости на другую - сил не хватает. И вот я ногами манипулирую кнопками "Пуск" и "Стоп". Надо быстро нажать "Пуск", чтобы подтолкнуть ремень и тут же "Стоп" - я ведь на ремне вишу.

Провожу я эту виртуозную работу - а могу ведь остаться без рук, без ног, без головы, без чего угодно. И в это время Виктор подходит сзади. Я вся жутко напряженная, а он так игриво говорит:
- Давай, помогу!
Я, совершенно осатаневшая, соскакиваю со станка и со скока, с поворота бью его кулаком по морде. Он совершенно не ожидал этого. А сзади - сверлильный станок, и он головой падает на сверлильный станок и станок ему снимает скальп. Дорожку с затылка на лоб. Он заливается кровью.
Но на этом все кончилось.

Мужики матерятся
Я очень переживала, что они при мне матом ругаются. Я одна была девчонка. Был дядя Яша у нас, жестянщик. Хороший дядька. Я призналась ему как-то:
- Ну что это, дядя Яша, совсем со мной не считаются, матом ругаются, я ведь все-таки работаю нормально, почему же так меня не уважают-то…
Прихожу на следующий день и вижу - ставят перегородку. Отгородили закуток. И как только у них начинаются разборки - они уходят за загородку. И там отводят душу. Конечно, все слышно превосходно. Но - это уже "не при мне" а в другом месте.

Мои ученики
К концу второго или третьего месяца, не помню, главный инженер, приятель Нани, говорит:
- Знаешь, тебе нужна смена. Мы тебе поставим двух или трех учеников.
И поставил мне двух Толей.
У нас с Толями отличные отношения. Фактически мы первое время работали втроем в одну смену. Они мне помогают. Сдружились. Обедать мы всегда ходили вместе.

А у нас в это время бабушка Анастасия Васильевна была уже в маразме. И она не понимала, что война, что трудности. То есть, что война - она знала, а вот что у нас нет еды - она не понимала. И ей казалось, что вот кашу эту затируху мы ей даем потому, что мы думаем, что у нее зубов нет, или потому что мы ее не уважаем, и чуть не помоями её кормим. Очень она на это обижалась. А тут у меня возможность: нам на заводе давали каждый (почти что каждый) раз какую-нибудь нормальную еду - кроме супа, еще пюре, а то и котлету, словом, какое-нибудь довоенное второе. Я приспособилась - баночку какую-нибудь - и бабушке несу. Ей это очень нравилось, а мне было как-то все равно, что есть, лишь бы наесться. В буфете продавали соевый творог. Он был с виду в точности как замазка, серого такого оттенка, но на вкус - вполне съедобен, напоминал творог, солоновато-кисловатый с привкусом гороха - соя все-таки. Я прекрасно его ела, мне и сейчас не кажется, что он был противный. Один Толя - у него мама работала в столовой, и он был всегда сыт, и он видеть не мог этот творог. Как начинаю есть этот творог - он с ума сходит.
- Возьми мою котлету!
- Нет.
- Возьми мое…
- Ну зачем мне? Я сыта, я наелась. И оставь меня в покое.

А у нас было так. После работы обязательно душ. Рядом две раздевалки, женская и мужская, а оттуда - в душевые. Двери не закрывались. Помылась я в душе, выхожу с женщинами одеваться и вижу, что висит моя рубашка, как сейчас помню - любимая моя, клетчатая, с кармашком на груди. И из кармашка этого торчит карточка. Толя решил действовать энергично. Просто отдать мне свою карточку на обед. Вообще меня тогда заставить реветь было немыслимо. Но тут я совершенно разревелась.

Победитовый наконечник
Как известно, резцы тупятся со временем. И вот мне понадобилось приделать новый победитовый наконечник. Приваривали его кузнечным молотом. Взяла я наконечник, взяла резец и пошли приваривать вдвоем с Андреем. Приходим - мрачная кузница, давно уже кузнеца никакого нету - он в армию забранный. Если кому что надобно - приходят и сами делают. Никакой специализации нет.

Андрей говорит:
- Ну ладно, никакой молотобоец из тебя все равно не получится. Будешь за кузнеца. Дал мне щипцы кузнечные, зажал там резец и победитовый наконечник.
- Держи это что есть силы.

Я держу изо всей дурацкой мочи, а он молотом работает, как молотобоец. По-видимому от излишнего усердия, или просто рука дрогнула - победитовый наконечник выпал, попал в золу и уголья. Мы искали всем цехом, наверно, не один час. Нет! Ну вот нету - и всё. А победитовые наконечники вообще были наперечет, по-моему, их три штуки всего оставалось в запасе. И кроме того они жутко дорогие. И у меня глаза уже на мокром месте. Я понимаю, что это так просто не кончится. Полгода я зарплаты не получу ни копейки. Буду рассчитываться за этот наконечник победитовый.

Тут Андрей говорит:
- Всё. Никакого победитового наконечника не было.
Я смотрю и ничего не понимаю. Он опять:
- Не было никакого победитового наконечника - поняла? Все остальное я беру на себя.
И вот Андрей идет не к кому нибудь, а к Нане, моей двоюродной сестрице. А она одна из немногих, имеющая доступ в сейф, где хранятся всякие ценности и в том числе победитовые наконечники.
- Слушай, девчонка стесняется идти за победитовым наконечником. Измучилась с этими старыми. Точить нечем. Давай новый наконечник.
- Какие старые? Там у нее есть еще один наконечник, недавно выписывали…
- Да что ты! Я же знаю, я же сам привариваю!
В конце концов он задурил Нане голову, Нана выдала ему наконечник и мы благополучно его приварили. И я с ним стала работать.
Проходит какое-то время, дома сижу. И Нана:
- Послушай, все же он у тебя был! Ты мне просто скажи - был или не был?
Я сижу, думаю. Вроде как правду сказать хочется. А с другой стороны я Андрея подведу.
- Нет. Не было.
- Ведь врешь, по глазам вижу, что врешь!
- Не было!
и стараюсь сделать правдивые глаза. И Нана махнула рукой:
- Ну, ладно…

Была у меня подружка. У неё были совершенно фантастические косы. Толстые, красивые. И вдруг однажды она приходит - подстриглась и завилась!…
- Ой, зачем это ты?…
- А ты знаешь, меня все за маленькую девочку принимали, а теперь я хожу на танцы.

Ухожу с завода
Открываются школы, начинается учебный год. Я иду к директору, пишу заявление:
"…в связи с началом учебного года…"
и все такое. Он:
- Ты что, с ума сошла? Время не такое! Вот кончится война, тогда учись на здоровье. А сейчас я тебя не отпущу!
Я и так и эдак.
- Нет, нет, даже разговаривать не буду.

Прихожу в цех, рассказываю - что вот, мол, не отпускают. Тут весь цех:
- Что же это такое! Девчонку учиться не отпускают!
- Учебный год начинается…
- Не волнуйся, всё будет в порядке.
Конец августа. Массовая копка заводской картошки. Ну, а потом ужин. Костер, самогончик, солененькие огурчики, конечно, печеная картошечка. Директор наш - человек суровый, но немножко-то с устатку - можно? Выпил, раздобрел и они ему в пьяном виде подсунули заявление на подпись. Они потом рассказывали - мы же его не обманывали, просто уговорили. И он подписал. И мне потом говорят:
- Только смотри, будешь бегунок оформлять - не в цивильной одежде. Ведь если он это заметит до того, как ты все подпишешь, еще может быть шорох.

Ну, я все подписала, в отдел кадров отдала. Еще смена не окончилась, а я переоделась - и в проходную. А навстречу - директор:
- Ты это куда? С работы смываешься?
- Я уже все оформила. У меня все подписи.
- Кто тебе подписал заявление об уходе?
- Вы.
- Не может быть!
- Как не может быть! Кто бы мне обходной подписал без вашей подписи?
- Идем. Нет, идем!
Идет деловито в отдел кадров.
- Покажите заявление! …Хм…Моя подпись…
По-видимому, он вспомнил.
- Ну, ладно, черт с тобой. Не хочешь работать - валяй.

Опять школа
Но за это время я пропустила два года. Мои ребята все учатся в 10 классе, а мне надо садиться в восьмой. Тут я не выдержала и пошла к нашему директору - он в это время был уже зав. РОНО. Я попросила - и он дал мне справку, чтобы меня приняли в 10-й класс, без восьмого и девятого.

Гуманитарные предметы - еще куда ни шло, а с математикой - из рук вон плохо. Не было совершенно никаких навыков счета. Не была набита рука на раскрытии скобок, переносе с правой стороны влево и всяком таком прочем. Поэтому я просто делала множество ошибок. И получала поэтому сплошные двойки.

У нас был учитель, математик, который еще двух моих приятелей учил, у которых было совсем плохо, так как не было в эвакуации хороших учителей. И вот в один прекрасный день вызвал он меня и этих двух парней, и говорит:

- Я вас не выпущу из 10-го класса. Вы или садитесь на класс, на два ниже, или переходите в другую школу, где требования ниже. Моим требованиям вы удовлетворить не сможете, не сможете догнать.
И оба этих моих приятелей струсили и ушли. А я? Я что, рабочий класс или не рабочий класс? А рабочий класс может всё и должен всё.
- Нет, я не уйду. И в 8-ой класс не пойду.

И вот я начинаю заниматься практически одной математикой. И постепенно начинают проскальзывать тройки. У нас в классе были девчонки, с которыми я раньше училась. Они возмущались тем, что он ко мне так придирается. А я говорю им:
- Пусть придирается. Всё равно он меня не выпрет. Посмотрим кто кому что докажет.

К Новому году я уже более или менее все понимала - но ни одной задачки не могла довести до конца без ошибок. И он продолжал мне ставить двойки. И хотя я решала правильным путем, но только делала ошибки, хотя другим он за две решенные задачи из четырех ставил четверки - мне он ставил двойки.
- Но ведь это просто описка, вы же видите! - говорили ему девчонки.
- Нет ни одной решенной задачи - говорил он.

К концу второй четверти я уже на твердые тройки вылезла по математике Где-то в третьей начали появляться четверки. Но вот подходят выпускные экзамены и на выпускных по математике получаю все пятерки. Была я очень довольна, но понимала, что годовые мне обеспечены тройки.

В гуманитарный ВУЗ меня не тянуло, а в точные… И я говорила, что пойду в пищевой институт.

Перед выпускным вечером он вызвал мою маму и говорит:
- Мария Алексеевна, вы знаете что, вашей дочери надо все лето заниматься математикой, иначе она ни в один приличный ВУЗ не поступит.
А мама работала в РОНО в том же районе, где я училась. Мама знала, что он очень дорогой репетитор, у него одни генеральские дети учились. И он понимает, что ни о какой оплате его уроков и речи быть не может. Я кручусь. Он читает мораль насчет того, что детей надо бить пока они помещаются поперек лавки. А когда - вдоль, то уже поздно.

В конце концов он заявляет:
- Ну, вот что, Мария Алексеевна. Я всё понимаю. Ваша задача одна - обеспечить, чтобы ваша дочь приходила ко мне в восемь утра и делала все, что я потребую.
На выпускном вечере я чувствую себя очень паршиво. На мне еще заводская стеганая куртка и так далее, так что я если и не хуже всех, то почти хуже всех. Раньше это меня совсем не трогало, а тут - еще и троечный аттестат, и до того мне стало обидно! И с середины вечера я ушла. В раздевалке уныло одеваюсь - и вдруг Владим Владимыч:
- Подожди!
Я остановилась.
- Пойдем вместе, погуляем.
Мы пошли вместе и он стал мне наговаривать скрипучим своим голосом:
- Я вообще против женского образования. Женщинам нужно давать образование только для того, чтобы они воспитывали детей. Потому что образованные женщины лучше воспитывают детей, чем необразованные. Но в принципе я - против. Есть прекрасные девочки, Таня Кошечкина, Марина Померанцева. Они прекрасно, прекрасно всё знают. Но они ведь не привыкли не понимать! Они же не привыкли быть дурочками. А ты привыкла. И тебе самая дорога - на физфак в Университет. Там ты начнешь с того, что также ничего не будешь понимать. Но ты справишься. Ну, а я немножко помогу.

Настал день и час. В 8 утра прихожу. Вижу по довоенному накрытый стол с белой скатертью, за каким я отродясь не сидела, со всеми этими вилочками, ложечками и прочим. Кормят завтраком:
- На голодный желудок ничего делать нельзя.
Я сижу покорно, думая о том, чтобы не капнуть, чтобы крошек не было. Кончаем завтракать, и в это время приходит его первый ученик. Он дает мне кипу задачек, сажает меня в одну комнату и уходит с учеником в другую. Проходит час. Он заглядывает в комнату и смотрит через плечо, что я там решаю. Приходит следующий ученик, дается следующая пачка задач. И так далее. Приходит время обеда. Кормят обедом.

А у них во дворе - волейбольная площадка, прямо под окнами. Сердобольная его жена видит, какими голодными глазами я смотрю на ребят, которые играют в волейбол.
- Володя, надо девочку отпустить поиграть в волейбол!
«Девочку»! Я уже после завода, и вовсе не считаю себя такой уж девочкой. Я выхожу играть в волейбол. Она с балкона:
- Ия! Возьми панамку, головку напечет!
Полная площадка мальчишек! "Панамку"!

Вот так и проходят мои дни. Четыре часа до обеда и часа четыре после обеда. После этого мы шли гулять. Он обычно провожал меня до метро Сокольники.
Сдала я в Университет более или менее прилично. Но тот пробел, что у меня был - он так и остался, так он и задеревенел. Ведь я не писала достаточного количества сочинений.

После детства
Началась моя «взрослая» жизнь. Но я ведь осталась сама собой. И какие-то нити тянулись за мной из детства.
Меня никто никогда не считал скрытной. Наоборот, считалось, что у меня что на уме, то и на языке. Пожалуй, верно, что я ничего не стремилась скрывать специально. Если бы кого-то заинтересовало, что я думаю, то я сказала бы. Даже и о том, чего стеснялась или стыдилась. В детстве мне в голову не приходило, что можно что-то скрывать специально. Просто меня не спрашивали.

С годами накапливались какие-то внутренние территории, детально освоенные чувством и умом, и неведомые окружающим. Накапливались и невысказанные обиды и вырабатывались средства для их преодоления. Иногда - странные, иногда – противоестественные. Самые темные и мрачные страсти, которые главным образом и толкали на совершение поступков, о которых я потом сожалею, тянутся из тех времен. Я не умею ни понять, ни описать сама эти страсти. Они, как пена и грязь всплывают из глубин моего Я. Терзания потом – бестелесны, бессловесны, бесчувственны, - «совесть, когтистый зверь, скребущий сердце...».

В детстве я не понимала ни того, что мне плохо, ни того, что мне обидно, что со мной поступают несправедливо. Это сейчас, задним числом я понимаю – все это было. Тогда мне нужнее всего было бы чувствовать себя защищенной от напастей, которые почему-то росли, как снежный ком.

Сережа был и есть человек, который без слов или с минимумом слов снимает всех демонов моей души. Я не знаю, как он это делает. Просто любит, или просто верит. В мгновение ока рушатся все темные замки и закоулки. Я снова свободна ото лжи, фальши, темных выдумок, эгоизма и мелочности. Мне легко и никого не боюсь. Удивительно, но если Сережа рядом, мы гуляем, что-нибудь делаем вместе, куда-нибудь едем - у меня всегда детское восприятие мира. Я блаженствую от сознания того, что он меня поймает до того, как я упаду.

<< Ия.Ник.Нюберг: ДОИСТОРИЧЕСКОЕТ.Г.Раутиан: ОТЕЦ ГЛАЗАМИ ДОЧЕРИ>>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:

Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея

(c) 2008-2012. Контактная информация