Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

ШКОЛА

УЧИТЕЛЯ
Историчка наша была совсем молоденькая. До войны она успела окончить один курс. К сожалению, не помню, как ее звали. Как-то пришла она к нам в класс, села, просто шлепнулась на стул, и говорит. Ребята, давайте помолчим минут пять. Можно? Я только что из 6 класса. Это просто разбойники, шум, крик, прыгают, бегают... Я только у вас и отдыхаю от них.

В 9 классе у нас была математичка, пожилая глубоко несчастная женщина. Она объясняла материал, спрашивала, ставила отметки, но как будто отсутствовала, как будто все это делала автоматически, не видя учеников. Сейчас я понимаю, что она, вероятно, потеряла свою семью и не могла от этого оправиться. Может быть, надо было как-то ей помочь, поддержать. А я не умела. Мне просто хотелось держаться от нее подальше, отгородиться от темного ее состояния, эгоистично сберегая свой оптимизм. У меня-то все было хорошо, никаких ужасов…

Необычная была учительница немецкого. Муж ее воевал еще в германскую, (которая в 1914 году). Попал в плен. Женился там на немецкой девушке, простой, не очень грамотной крестьянке. Он привез ее в Россию. Перед второй войной он был сторожем в школе, а она - уборщица. Не думаю, что она забыла немецкий, а грамматику его она вряд ли хорошо знала в своей школе, в Германии, 20 лет назад. Когда учитель немецкого ушел в армию, кто-то вспомнил о ней.
- Природная немка? Вот и будешь немецкий преподавать.
Немецкий так у меня и не получился. В пятом классе, еще в Изюме, ребята буйствовали на уроках немецкого, так что ничего не слышно было. В шестом и седьмом в Ленинграде, учительница хорошая, строгая была, но я уже отстала. В Вятке, в восьмом, мы не учили «вражеский язык» принципиально. В Сарсу было безобразное продолжение. По детской жестокости, уже непростительной, казалось бы, в 17 лет - я уличила её вслух в ошибках написания готических букв. И она никогда меня больше не вызывала, не спрашивала. Но ставила в журнал пятерки. Меня боялась… Теперь так стыдно. И уже ничего нельзя исправить.

Химик в 10 классе был мужчина, Жихарев. Высокий, сухой, прямой как палка. "Старый" конечно - лет больше сорока. И он и сын его, (взрослый уже - 20 с чем-то лет), оба на заводе работали. Сын такой же высокий, прямой.
Я обычно перед началом учебного года прочитывала все учебники, кроме математики. Органическую химию не смогла читать. Совершенно все непонятно. Загодя ощетинилась: все надо выучивать - а я это ненавижу.

Но он начал свои уроки с того, что в органической химии есть несколько очень простых и очень важных правил, вот только их и надо твердо знать. Не только для экзамена, но для жизни. Он сделал для нас органическую химию такой же понятной, как таблица Менделеева. Очень интересно рассказывал. А главное - он был человек доброжелательный. Хотя очень неразговорчивый и лаконичный.

Когда мы кончили школу, был выпускной вечер. И то ли он выпил рюмочку-другую, то ли просто выпускной вечер его растрогал, но он, помню, сказал нам:
- Вот вы молодые, вчерашние дети. А мне уже за сорок и вам кажется, что я старик. А я ведь такой же, как и вы.
Я не поверила, конечно, что сорок лет - это молодость. Но этими словами он неожиданно приблизился к нам, хоть и остался все еще немного загадочным. Вспоминаю сейчас свои далекие сорок с хвостиком… Чувствую их, ну не как детство, конечно, а как довольно легкомысленную молодость.

В десятом классе у нас было безвыходное положение. Мы же выпускники, а нет ни физики, ни математики. Учителей нет. Директриса наша говорит:
- Ребята, ну сделайте же что-нибудь. Я не могу вас выпустить без физики и математики. Попросите ваших знакомых на заводе, вы же там работаете, знаете всех - пусть они ведут у вас физику и математику.

К новому году мы уговорили математика – Валентину Соломеину, сестру Жени, из нашего класса. Валентина была на заводе мастером. До войны она окончила один курс политехнического. И она согласилась. С нового года начала вести математику. Уже хорошо.

Вот только одна была трудность - логарифмические уравнения. Это осталось чем-то туманным. По-моему, мы не успели в них разобраться на уроках. А на экзамене они будут! В математике всегда были какие-то правила, пути, как нужно искать решение. А тут - никаких правил. В учебнике написано, что «надо догадаться». Вот новости! Что значит догадаться? Это же экзамен, мы должны показать, что мы знаем. Причем тут догадки - не догадки?
Потом, во взрослой жизни, я полюбила логарифмы и всегда их использовала. Но тогда они были не логарифмами, а логарифмическими уравнениями, каким-то вредным способом туманить наши мозги и требовать непонятно чего. Неясно, зачем.
Но наши чувства сами по себе, а экзамен сам по себе. Билеты по математике пришли в школу накануне. Заклеенные. Открывать надо прямо в классе, когда начинается экзамен. Ну, конечно, Женя утащила у своей сестры, нашей учительницы, эти конверты, списала самые трудные билеты и задачи, и снова заклеила конверты. А мы засели за решение. С логарифмическими уравнениями сидели чуть не всю ночь. Какие-то решения нашли в учебнике, какие-то догадались. Но, конечно, если б прямо на экзамене открыть билет, мы бы наших пятерок не получили.

Осталась физика.
Январь, февраль. Март! Никто не соглашается. Все перегружены. Наконец согласился инженер Павелл. (Это фамилия у него такая, два "Л". Имени не помню).
- Я буду приходить к вам один раз в неделю. Ничего рассказывать и объяснять не буду. Есть учебник. Сами прочитаете, не маленькие. Шесть недель осталось до экзамена. Мы разделим учебник на шесть частей. Читайте тему, разбирайтесь. А в день, когда я приду, будем обсуждать, что оказалось непонятным. Так мы одолели физику за полтора месяца. Экзамен сдали.

Наша директриса, Круковская, преподавала нам литературу. Она была с нами в каких-то добрых неформальных отношениях. И мы это ценили. Её дочь окончила школу на год раньше нас и уехала, не помню куда, учиться в Университете. Мама очень о ней беспокоилась. А мы все-таки вредные были и немножко спекулировали на этом. Если плохо подготовились к уроку - начинали спрашивать про Люсю, как она там и что. Вот пол-урока и пройдет, и спрашивать нас уже некогда. Но она не догадывалась про эти хитрости. И нам очень доверяла. Например, поручила нам самим писать себе справки об окончании школы, со всеми отметками. Секретаря в школе не было, она сама должна была все эти справки писать. Красивые Аттестаты ввели на следующий год, в 1945, а у нас еще были бумажки в клеточку. Но мы её не могли подвести и честно написали все отметки, как было в журнале и как получили на экзамене.

МАЛЬЧИКИ УХОДЯТ В АРМИЮ
В 10 классе с нами обращались как с взрослыми людьми, совсем не было этого классового противостояния "учитель - ученик". Мальчики обсуждали – кого когда в армию, успеют ли школу окончить. Пятерых взяли в начале 10-го класса, в октябре 1944. Начали приходить от них треугольнички. Соловьев Боря стал летчиком-истребителем. Очень быстро их учили. Про других почти не помню.
Осталось в классе только два мальчика: Шайдуллин, местный, и Володя Иванов, эвакуированный, из Спирова. Это где-то между Москвой и Ленинградом.
В весенний призыв, в апреле, должны взять и Шайдуллина. А у него была любовь с нашей историчкой. Эти последние дни они ходили, не видя ничего, кроме друг друга.

ПЛАНЫ
Тогда круглые отличники поступали без экзаменов. Год 1944, еще война не кончилась. Нас было двое отличников - Володя Иванов и я. Вообще то я никогда не была круглой отличницей и не старалась. Двойки бывали, а троек - никогда. Но как-то так получилось, что в десятом классе в четвертях пятерок оказалось больше чем четверок. Так что дорога в ВУЗ была открыта.
Школа окончена. Надо выбрать, что делать дальше. Мне казалось естественным – Ленинград, университет, физфак. Ведь там учился папа. Наслушавшись с младенчества папиных рассказов о «Физике в Жизни», поработав в заводской лаборатории, я не представляла себе другого будущего, кроме как физика. Пишу заявление в университет. Упоминаю, что круглая отличница, что два года работала в лаборатории. Получаю ответ: «Университет не выдает пропусков». А попасть в Ленинград без пропуска нельзя. Тут мама вмешалась: Вот вариант. Есть Физ-Тех институт. И там Инж-Физ факультет. Это почти университет. И даже в каком-то смысле лучше. Ближе к практике. Мама всегда была близка к практике, и это было для нее очень важно. Ну, а я же пока не знаю, что важнее. Подаю заявление в Физ-Тех. И действительно, отвечают! Принимают! И высылают пропуск. Ура! Мама дает множество инструкций, адресов и телефонов на все возможные непредвиденные случаи.
- Если в Москве будут какие-то сложности – обратись к Сергею Ивановичу.
- Если придется застрять в Москве – обратись к Нюбергам.
Увольняюсь с завода. Еду.

В Сарсу, уже без меня, происходят большие перемены. Папа давно, с самого 1936 года, мечтает об оптическом институте, о ГОИ. Ведь он начал там работать с самого основания института, его пригласил Рождественский! Еще в 1922 году! И наконец, «стало можно». Но вся семья – в Сарсу, а ГОИ – в Йошкар-оле. Папа не может упустить такую возможность. И вот – решено. Папа уезжает туда. И берет с собой детей: Юру и Сережу. И Киру - в качестве женщины, домашней хозяйки. А что? Она уже большая, 9 лет.
А как же все остальные? Мама, Алена, Ксана, Млада, Володенька? Мама не может оставить завод. Они остаются. Ведь скоро будет Победа, тогда все вернутся в Ленинград. Снова заживем все вместе.

<< МыОда Лаптям>>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:
Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея
(c) 2008-2012. Контактная информация